Царский сын соб­рал­ся же­ниться, и вся стра­на ли­ко­ва­ла. Он це­лый год ждал не­вес­ты, и она на­ко­нец при­еха­ла. Она бы­ла рус­ская Прин­цес­са и всю до­ро­гу из Фин­лян­дии еха­ла в са­нях, зап­ря­жен­ных шес­тер­кой оле­ней. Са­ни име­ли вид большо­го зо­ло­то­го ле­бе­дя, а меж­ду крыльев ле­бе­дя воз­ле­жа­ла са­ма ма­ленькая Прин­цес­са. Длин­ная гор­нос­та­евая ман­тия нис­па­да­ла до са­мых ее но­жек; на го­ло­ве у нее бы­ла кро­хот­ная ша­поч­ка из се­реб­ря­ной пар­чи, и блед­на она бы­ла, как ле­дя­ной дво­рец, в ко­то­ром она жи­ла от рож­де­ния. Так блед­на, что, ког­да она про­ез­жа­ла, по ули­цам, все лю­ди ди­ви­лись. И воск­ли­ца­ли: "Она - точ­но бе­лая ро­за!". И бро­са­ли ей с бал­ко­нов цве­ты.

    У во­рот двор­ца до­жи­дал­ся Принц, что­бы встре­ти­те не­вес­ту. У не­го бы­ли меч­та­тельные гла­за, по­хо­жие на фи­ал­ки, и во­ло­сы слов­но из чис­то­го зо­ло­та. Уви­дав Прин­цес­су, он стал на од­но ко­ле­но и по­це­ло­вал ее ру­ку.

    - Ваш порт­рет был прек­ра­сен, - про­ле­пе­тал он, - но вы - прек­рас­ней порт­ре­та.

    И ма­ленькая Прин­цес­са пок­рас­не­ла.

    - Прежде она бы­ла по­хо­жа на бе­лую ро­зу, - шеп­нул, юный Паж то­ва­ри­щу, - а те­перь ста­да по­хо­жа на алую.

    И ве­се двор был в вос­тор­ге.

    Три дня под­ряд только и слыш­но бы­ло, что: "Бе­лая ро­за, Алая ро­за, Бе­лая ро­за, Алая ро­за". И Ко­роль от­дал при­каз, что­бы Па­жу уд­во­или жа­ло­ванье. Так как ни­ка­ко­го жа­ло­ванья он не по­лу­чал, ему от это­го бы­ло ма­ло про­ку, но все же это бы­ло соч­те­но за ве­ли­кую честь, о ко­то­рой сво­ев­ре­мен­но бы­ло на­пе­ча­та­но в "Прид­вор­ной Га­зе­те".

    Три дня спус­тя сыг­ра­ли и свадьбу. Сва­деб­ный об­ряд был очень пыш­ный, и не­вес­та с же­ни­хом ру­ка об ру­ку об­хо­ди­ли вок­руг ал­та­ря под бал­да­хи­ном ало­го бар­ха­та, вы­ши­тым мел­ким жем­чу­гом. За­тем сос­то­ял­ся большой бан­кет, длив­ший­ся це­лых пять ча­сов. Принц и Прин­цес­са си­де­ли на по­чет­ных мес­тах за сто­лом в большой за­ле и пи­ли из проз­рач­ной хрус­тальной ча­ши. Из этой ча­ши мог­ли пить только лю­ди, иск­рен­но лю­бя­щие друг дру­га, ибо, ес­ли лжи­вые ус­та ка­са­лись ее, хрус­таль сра­зу туск­нел, ста­но­вил­ся се­рым и слов­но за­дым­лен­ным.

    - Совершенно оче­вид­но, что они лю­бят друг дру­га, - ска­зал ма­ленький Паж. Это яс­но, как хрус­таль.

    И Ко­роль, в наг­ра­ду, еще раз уд­во­ил его жа­ло­ва­ние.

    - Какая честь! - воск­ли­ца­ли хо­ром прид­вор­ные.

    После бан­ке­та наз­на­чен был бал. Же­них с не­вес­той долж­ны бы­ли про­тан­це­вать на этом ба­лу та­нец Ро­зы, а Ко­роль обе­щал сыг­рать на флей­те. Он иг­рал очень пло­хо, но ник­то ни­ког­да не ос­ме­лил­ся бы ска­зать ему это, так как он был ко­роль. По прав­де го­во­ря, он знал только две ме­ло­дии и ни­ког­да не знал хо­ро­шенько, ко­то­рую из двух он иг­ра­ет; но это бы­ло не­важ­но, так как, что бы он ни де­лал, все воск­ли­ца­ли:

    - Очаровательно! Оча­ро­ва­тельно!

    Последним но­ме­ром в прог­рам­ме уве­се­ле­ний был гран­ди­оз­ный фей­ер­верк, ко­то­рый пред­по­ла­га­лось пус­ти­те ров­но в пол­ночь. Ма­ленькая Прин­цес­са еще ни ра­зу в жиз­ни не ви­да­ла фей­ер­вер­ка, и по­то­му Ко­роль при­ка­зал прид­вор­но­му Пи­ро­тех­ни­ку при­ло­жи­те всё ста­ра­ния в день ее свадьбы.

    - На что это по­хо­же - фей­ер­верк? - спро­си­ла она ут­ром Прин­ца, про­гу­ли­ва­ясь с ним по тер­ра­се.

    - На се­вер­ное си­яние, - от­ве­тил Ко­роль, ко­то­рый всег­да от­ве­чал на воп­ро­сы, об­ра­щен­ные к дру­гим: - только го­раз­до ес­тест­вен­нее. Я лич­но пред­по­чи­таю фей­ер­ве­роч­ные ог­ни звез­дам, так как тут всег­да зна­ешь, ког­да они за­го­рят­ся, и они так же пре­лест­ны, как моя иг­ра на флей­те. Вам неп­ре­мен­но на­до пос­мот­реть на это.

    И вот в кон­це двор­цо­во­го са­да выст­ро­или вы­со­кий по­мост, и, как только прид­вор­ный Пи­ро­тех­ник раз­мес­тил всех участ­ни­ков фей­ер­вер­ка по мес­там, меж­ду ни­ми пош­ли раз­го­во­ры.

    - Мир, бес­спор­но, прек­ра­сен! - воск­лик­ну­ла ма­ленькая Шу­ти­ха. - Вы пос­мот­ри­те на эти жел­тые тюльпа­ны. Будь они да­же нас­то­ящи­ми ра­ке­та­ми, они не мог­ли бы ка­заться ми­ле. Я очень ра­да, что мне до­ве­лось по­пу­те­шест­во­вать. Пу­те­шест­вие уди­ви­тельно бла­го­де­тельно вли­я­ет на раз­ви­тие ума и рас­се­ива­ет все пред­рас­суд­ки.

    - Королевский сад еще да­ле­ко не мир, ты, глу­пыш­ка, - воз­ра­зи­ла большая Римс­кая Све­ча. - Мир - ог­ром­ное мес­то, и нуж­но, по край­ней ме­ре, три дня, что­бы це­ли­ком ос­мот­реть его.

    - Всякое мес­то, ко­то­рое ты лю­бишь, для те­бя - мир! - за­дум­чи­во воск­лик­ну­ло Ог­нен­ное Ко­ле­со, ко­то­рое в ран­ней юнос­ти бы­ло при­вя­за­но к ста­ро­му де­ре­вян­но­му ящи­ку и гор­ди­лось тем, что у не­го раз­би­тое серд­це. - Но лю­бовь в на­ше вре­мя не в мо­де: по­эты уби­ли ее. Они так мно­го пи­са­ли о ней, что все пе­рес­та­ли им ве­рить, и ме­ня это ни­ма­ло не удив­ля­ет. Ис­тин­ная лю­бовь стра­да­ет мол­ча. Пом­ню, не­ког­да я са­мо... Но те­перь это уже прош­ло. Ро­ман­ти­ка - де­ло ми­нув­ше­го.

    - Вздор! - ска­за­ла Римс­кая Све­ча. - Ро­ман­ти­ка ни­ког­да не уми­ра­ет. Она по­доб­на лу­не и веч­на, как она. Да вот, взять хоть бы на­ших же­ни­ха с не­вес­той они неж­но лю­бят друг дру­га. Мне все рас­ска­зал о них ко­рич­не­вый кар­тон­ный пат­рон, ко­то­рый слу­чай­но очу­тил­ся в од­ном со мной ящи­ке и знал все пос­лед­ние прид­вор­ные но­вос­ти.

    Но Ог­нен­ное Ко­ле­со ка­ча­ло го­ло­вой и пов­то­ря­ло: Ро­ман­ти­ка умер­ла. Ро­ман­ти­ка умер­ла". Оно ду­ма­ло, как и мно­гие, что, ес­ли пов­то­рять од­ну и ту же фра­зу мно­го раз под ряд, она в кон­це кон­цов ста­нет ис­ти­ной.

    Неожиданно раз­дал­ся су­хой, от­ры­вис­тый ка­шель, и все обер­ну­лись в ту сто­ро­ну. Ка­шель ис­хо­дил от вы­со­кой, над­мен­но­го ви­да Ра­ке­ты, при­вя­зан­ной к кон­цу длин­ной пал­ки. Она всег­да каш­ля­ла пе­ред тем, как ска­зать что-ни­будь, что­бы прив­лечь вни­ма­ние.

    - Гм, гм, - ска­за­ла она, и все нас­то­ро­жи­ли уши, кро­ме бед­но­го Ог­нен­но­го Ко­ле­са, ко­то­рое про­дол­жа­ло тряс­ти го­ло­вой и пов­то­ряй­те: "Ро­ман­ти­ка умер­ла".

    - К по­ряд­ку! К по­ряд­ку! - крик­нул один из Бу­ра­ков.

    Он был в не­ко­то­ром ро­де по­ли­тик и всег­да иг­рал вы­да­ющу­юся роль в мест­ных вы­бо­рах, так что умел кста­ти ввер­нуть под­хо­дя­щее пар­ла­ментс­кое вы­ра­же­ние.

    - Умерла и не воск­рес­нет, - про­шеп­та­ло Ог­нен­ное Ко­ле­со и зас­ну­ло.

    Как только вод­во­ри­лась пол­ная ти­ши­на, Ра­ке­та от­каш­ля­лась в тре­тий раз и за­го­во­ри­ла - мед­лен­но и внят­но, слов­но дик­туя свои ме­му­ары, и заг­ля­ды­вая че­рез пле­чо то­го, ко­му она их дик­то­ва­ла. Дей­ст­ви­тельно, ма­не­ры у нее бы­ли изыс­кан­ные.

    - Какое это счастье для ко­ро­ле­ви­ча, что его же­нят как раз в тот день, ког­да ре­ши­ли пус­тить ме­ня! Пра­во, ес­ли б это да­же на­роч­но бы­ло подст­ро­ено, это не мог­ло бы сло­житься удач­нее для не­го, но прин­цам всег­да ве­зет.

    - Ах, Ты, Гос­по­ди! - писк­ну­ла ма­ленькая Шу­ти­ха. - А я ду­ма­ла, что как раз на­обо­рот, - что это нас бу­дут пус­кать в честь свадьбы Прин­ца.

    - Вас - мо­жет статься, - от­ве­ти­ла Ра­ке­та, - я да­же не сом­не­ва­юсь в этом; но я - дру­гое де­ло. Я очень за­ме­ча­тельная Ра­ке­та и про­ис­хо­жу от за­ме­ча­тельных ро­ди­те­лей. Мать моя бы­ла зна­ме­ни­тей­шим Ог­нен­ным Ко­ле­сом сво­его вре­ме­ни и сла­ви­лась сво­ими гра­ци­оз­ны­ми тан­ца­ми. Во вре­мя сво­его большо­го пуб­лич­но­го де­бю­та она опи­са­ла в воз­ду­хе де­вят­над­цать кру­гов пе­ред тем, как по­гас­нуть, и каж­дый раз выб­ра­сы­ва­ла в воз­дух семь ро­зо­вых звез­до­чек. Она име­ла в ди­амет­ре три с по­ло­ви­ною фу­та и бы­ла сде­ла­на из луч­ше­го по­ро­ха. Отец мой был Ра­ке­той, как и я, и фран­цузс­ко­го про­ис­хож­де­ния. Он взле­тел так вы­со­ко, что иные бо­ялись, что он и сов­сем не вер­нет­ся об­рат­но. Но он все же вер­нул­ся, так как на­ту­ра у не­го бы­ла крот­кая и бла­го­же­ла­тельная, и учи­нил блес­тя­щий спуск, рас­сы­пав­шись зо­ло­тым дож­дем. Га­зе­ты от­зы­ва­лись об его выс­туп­ле­нии очень лест­но. "Прид­вор­ная Га­зе­та" да­же наз­ва­ла его три­ум­фом пи­ло­тех­ни­чес­ко­го ис­кус­ства.

    - Пиротехнического. Вы хо­ти­те ска­зать: пи­ро­тех­ни­чес­ко­го, - поп­ра­вил Бен­гальский Огонь. - Я знаю, что это на­зы­ва­ет­ся: пи­ро­тех­ни­чес­кий. Я сам ви­дел это сло­во на­пи­сан­ным на мо­ей ко­роб­ке.

    - А я го­во­рю: пи­ло­тех­ни­чес­кий, - стро­гим то­ном воз­ра­зи­ла Ра­ке­та; и Бен­гальский Огонь по­чувст­во­вал се­бя сов­сем унич­то­жен­ным и сей­час же на­чал за­ди­рать ма­леньких Шу­тих, чтоб по­ка­зать, что и он то­же кое-что зна­чит.

    - Так я го­во­ри­ла... - про­дол­жа­ла Ра­ке­та. - Я го­во­ри­ла... Что, бишь, я та­кое го­во­ри­ла?

    - Вы го­во­ри­ли о се­бе, - ска­за­ла Римс­кая Све­ча.

    - Ну, ра­зу­ме­ет­ся. Я зна­ла, что об­суж­да­ла ка­кой-ни­будь ин­те­рес­ный воп­рос в то вре­мя, как ме­ня так гру­бо прер­ва­ли. Я не­на­ви­жу гру­бость и вся­кую не­вос­пи­тан­ность, так как я чрез­вы­чай­но чувст­ви­тельна. В це­лом мир нет ни­ко­го, кто был бы чувст­ви­тельнее ме­ня - в этом я со­вер­шен­но уве­ре­на.

    - А что это зна­чит: быть чувст­ви­тельным? - спро­сил Бу­рак у Римс­кой Све­чи.

    - Это зна­чит - нас­ту­пать лю­дям на но­ги по­то­му только, что у вас у са­мих на но­гах мо­зо­ли, - ше­по­том от­ве­ти­ла Римс­кая Све­ча; и Бу­рак чуть не лоп­нул со сме­ху.

    - Нельзя ли уз­нать, по­че­му вы сме­етесь? - ос­ве­до­ми­лась Ра­ке­та. - Я не сме­юсь.

    - Я сме­юсь, по­то­му что я счаст­лив, - от­ве­тил Бу­рак. - Это очень эго­ис­тич­но, - сер­ди­то воз­ра­зи­ла Ра­ке­та. - Ка­кое пра­во вы име­ете быть счаст­ли­вым? Вам сле­до­ва­ло бы по­ду­мать и о дру­гих. То есть, собст­вен­но го­во­ря обо мне . Я всег­да ду­маю о се­бе и жду от дру­гих то­го же. Это зо­вет­ся от­зыв­чи­востью. Прек­рас­ная доб­ро­де­тель - и я об­ла­даю ей в вы­со­кой сте­пе­ни. Пред­по­ло­жим, нап­ри­мер, что нын­че ве­че­ром со мной слу­чи­лось бы что-ни­будь ка­кое это бы­ло бы нес­частье для всех! Принц и Прин­цес­са ни­ког­да уже больше не бы­ли бы счаст­ли­вы; вся их се­мей­ная жизнь бы­ла бы от­рав­ле­на; что же ка­са­ет­ся Ко­ро­ля - я знаю, он не пе­ре­жил бы это­го. По­ис­ти­не, ког­да я на­чи­наю раз­мыш­лять о зна­чи­тельнос­ти мо­ей ро­ли, я го­то­ва пла­кать от уми­ле­ния.

    - Если вы хо­ти­те дос­та­вить удо­вольствие дру­гим, - вме­ша­лась Римс­кая Све­ча, - вам луч­ше бы ос­те­ре­гаться сы­рос­ти.

    - Конечно! - воск­лик­нул Бен­гальский Огонь, ко­то­рый уже ус­пел оп­ра­виться и раз­ве­се­литься. - Это­го тре­бу­ет прос­той здра­вый смысл.

    - Простой здра­вый смысл! Ска­жи­те, по­жа­луй­ста! - воз­му­ти­лась Ра­ке­та. - Вы за­бы­ва­ете, что са­ма-то я вов­се не из прос­тых, что я очень за­ме­ча­тельная. Прос­той здра­вый смысл дос­ту­пен каж­до­му, кто только ли­шен фан­та­зии. Но я не ли­ше­на фан­та­зии и я ни­ког­да не ду­маю о ве­щах, ка­ко­вы они есть; я всег­да предс­тав­ляю их се­бе сов­сем ины­ми. Что же до то­го, чтоб ос­те­ре­гаться сы­рос­ти, здесь, оче­вид­но, нет ни еди­ной ду­ши, спо­соб­ной оце­нить впе­чат­ли­тельную на­ту­ру. К счастью для ме­ня, это мне без­раз­лич­но. Единст­вен­ное, что мо­жет слу­жить под­держ­кой в жиз­ни - это соз­на­ние, что все ос­тальные нес­рав­нен­но ни­же вас, и это чувст­во я всег­да в се­бе вос­пи­ты­ва­ла. Но вы все здесь ка­кие-то бес­сер­деч­ные. Вот вы все сме­етесь и ве­се­ли­тесь, как буд­то Принц с Прин­цес­сой не по­вен­ча­лись только что.

    - Но поз­вольте! - воск­лик­нул ма­ленький Воз­душ­ный Ша­рик. - По­че­му же нам не сме­яться? Это чрез­вы­чай­но ра­дост­ное со­бы­тие, и, ког­да я взле­чу на воз­дух, я неп­ре­мен­но рас­ска­жу об этом под­роб­но звез­дам. Вы уви­ди­те, как они бу­дут под­ми­ги­вать, ког­да я нач­ну рас­ска­зы­вать им о пре­лест­ной не­вес­те.

    - Как вы пош­ло смот­ри­те на жизнь! - ска­за­ла Ра­ке­та. - Впро­чем, я ни­че­го ино­го и не ожи­да­ла. Вы пус­ты и ли­ше­ны вся­ко­го со­дер­жа­ния. Как же вы го­во­ри­те: ра­дост­ное? А вдруг Принц с Прин­цес­сой бу­дут жить в стра­не, где про­те­ка­ет глу­бо­кая ре­ка, и вдруг у них бу­дет единст­вен­ный сын, ма­ленький свет­ло­во­ло­сый мальчик, с гла­за­ми-фи­ал­ка­ми, как и у Прин­ца; и вдруг он как-ни­будь пой­дет гу­лять со сво­ей нянькой, и нянька зас­нет под большим кус­том бу­зи­ны, а ма­ленький мальчик упа­дет в глу­бо­кую ре­ку и уто­нет. Ка­кое страш­ное нес­частье! Бед­ненькие! - по­те­рять единст­вен­но­го сы­на! - Нет, пра­во, это слиш­ком ужас­но. Это­го я не пе­ре­не­су!

    - Да ведь они же еще не по­те­ря­ли сво­его единст­вен­но­го сы­на, - воз­ра­зи­ла Римс­кая Све­ча, - и ни­ка­кой бе­ды еще не прик­лю­чи­лось с ни­ми.

    - Я и не го­во­ри­ла, что это слу­чи­лось, - воз­ра­зи­ла Ра­ке­та, - я го­во­ри­ла, что это мо­жет слу­читься. Ес­ли бы они уже по­те­ря­ли сво­его единст­вен­но­го сы­на, тут уж не­че­го бы­ло бы и раз­го­ва­ри­вать - все рав­но не по­мо­жешь го­рю. Не­на­ви­жу лю­дей, ко­то­рые пла­чут о про­ли­том мо­ло­ке. Но ког­да я по­ду­маю о том, что они мо­гут по­те­рять сво­его единст­вен­но­го сы­на, я при­хо­жу в та­кой аф­фект...

    - О, да! - воск­лик­нул Бен­гальский Огонь. - Вы, дей­ст­ви­тельно, са­мая аф­фек­ти­ро­ван­ная осо­ба, ка­кую я ког­да-ли­бо ви­дел.

    - А вы са­мое гру­бое су­щест­во, ка­кое я ког­да-ли­бо встре­ча­ла, - ска­за­ла Ра­ке­та, - и вы нес­по­соб­ны по­нять мо­его дру­жес­ко­го рас­по­ло­же­ния к Прин­цу.

    - Да вы ведь его да­же не зна­ете, - про­вор­ча­ла Римс­кая Све­ча.

    - Я и не го­во­рю, что знаю его; по всей ве­ро­ят­нос­ти, ес­ли бы я зна­ла его, я вов­се и не бы­ла бы его дру­гом. Это очень опас­но - знать сво­их дру­зей.

    - Право, луч­ше бы вы по­за­бо­ти­лись о том, что­бы не от­сы­реть, - ска­зал Воз­душ­ный Шар. - Это са­мое важ­ное.

    - Самое важ­ное для вас, я в этом не сом­не­ва­юсь, - от­ве­ти­ла Ра­ке­та. - Но я пла­чу, ког­да мне взду­ма­ет­ся.

    И она дей­ст­ви­тельно за­ли­лась нас­то­ящи­ми сле­за­ми, ко­то­рые сте­ка­ли по ее пал­ке, как дож­де­вые кап­ли, и ед­ва не за­то­пи­ли двух кро­хот­ных жуч­ков, только за­ду­мав­ших бы­ло за­жить сво­им дом­ком и вы­би­рав­ших под­хо­дя­щее су­хое мес­теч­ко.

    - Она, долж­но быть, чрез­вы­чай­но ро­ман­тич­на, - за­ме­ти­ло Ог­нен­ное Ко­ле­со, она пла­чет, ког­да и пла­кать-то не о чем.

    И оно тя­же­ло вздох­ну­ло, вспом­нив о сво­ем ело­вом ящи­ке.

    Но Римс­кая Све­ча и Бен­гальский Огонь бы­ли в пол­ном не­го­до­ва­нии и все вре­мя пов­то­ря­ли: "Вра­ки! вра­ки!".

    Они бы­ли чрез­вы­чай­но прак­тич­ны и, ког­да им бы­ло что-ни­будь не по вку­су, они всег­да го­во­ри­ли: "Вра­ки!".

    Тем вре­ме­нем на не­бе за­си­яла лу­на, как див­ный се­реб­ря­ный щит, зас­ве­ти­лись звёз­ды, и из двор­ца до­нес­лись зву­ки му­зы­ки.

    Принц с Прин­цес­сой отк­ры­ли бал. Они тан­це­ва­ли так кра­си­во, что вы­со­кие бе­лые ли­лии заг­ля­ды­ва­ли в ок­на и сле­ди­ли за ни­ми, а большие крас­ные ма­ки ки­ва­ли го­лов­ка­ми и от­би­ва­ли такт.

    Пробило де­сять ча­сов, по­том один­над­цать, по­том две­над­цать; с пос­лед­ним уда­ром по­лу­но­чи все выш­ли на тер­ра­су, и Ко­роль пос­лал за прид­вор­ным Пи­ро­тех­ни­ком.

    - Пора на­чи­нать фей­ер­верк, - ска­зал Ко­роль, и прид­вор­ный Пи­ро­тех­ник с низ­ким пок­ло­ном отп­ра­вил­ся на дру­гой ко­нец са­да. С ним бы­ло шес­те­ро по­мощ­ни­ков, и каж­дый из них нес заж­жен­ный фа­кел на длин­ном шес­те Это бы­ло дей­ст­ви­тельно ве­ли­ко­леп­ное зре­ли­ще.

    - Зз... Зззз... Ззз! - за­ши­пе­ло Ог­нен­ное Ко­ле­со и за­вер­те­лось все быст­рее и быст­рее.

    - Бум, бум! - взле­те­ла квер­ху Римс­кая Све­ча.

    Потом зап­ля­са­ли по всей тер­ра­се ма­ленькие Шу­ти­хи, и Бен­гальский Огонь ок­ра­сил все кру­гом в алый цвет. - Про­щай­те! - крик­нул Воз­душ­ный Шар, взви­ва­ясь квер­ху и ро­няя кро­шеч­ные си­ние ис­кор­ки.

    - Банг, банг! - от­ве­ча­ли ему Бу­ра­ки, ко­то­рые ве­се­ли­лись на сла­ву.

    Все ис­пол­ня­ли свои ро­ли чрез­вы­чай­но удач­но, кро­ме за­ме­ча­тельной Ра­ке­ты. Она до то­го от­сы­ре­ла от слез, что и сов­сем не за­го­ре­лась. Луч­шее, что в ней бы­ло, - по­рох - под­мок­ло и уже ни­ку­да не го­ди­лось. Все ее бед­ные родст­вен­ни­ки, с ко­то­ры­ми она ина­че ни­ког­да и не раз­го­ва­ри­ва­ла, как с през­ри­тельной ус­меш­кой, взле­та­ли к не­бу чу­дес­ны­ми зо­ло­ты­ми и ог­нен­ны­ми цве­та­ми.

    - Ура, ура! - кри­ча­ли прид­вор­ные, и ма­ленькая Прин­цес­са сме­ялась от удо­вольствия.

    - Должно быть, они ме­ня бе­ре­гут для ка­ко­го-ни­будь осо­бо тор­жест­вен­но­го слу­чая, - ска­за­ла Ра­ке­та, - вот что это оз­на­ча­ет. Ну, без сом­не­ния, так.

    И она при­ня­ла еще бо­лее над­мен­ный вид. На дру­гой день приш­ли ра­бо­чие уб­рать и при­вес­ти все в по­ря­док.

    - Это, оче­вид­но, де­пу­та­ция, - ска­за­ла Ра­ке­та, - при­му ее с по­до­ба­ющим дос­то­инст­вом.

    И она вздер­ну­ла нос и су­ро­во нах­му­ри­лась, слов­но за­ду­мав­шись о чем-то очень важ­ном. Но ра­бо­чие не об­ра­ща­ли на нее ни­ка­ко­го вни­ма­ния, только ког­да они уже соб­ра­лись ухо­дить, она по­па­лась на гла­за ко­му-то из них.

    - Фу, ка­кая сквер­ная ра­ке­та! - воск­лик­нул он и швыр­нул ее че­рез сте­ну в ка­на­ву.

    - Скверная! Сквер­ная! - пов­то­ря­ла Ра­ке­та, кру­тясь в воз­ду­хе. - Не мо­жет быть! Он, ко­неч­но, ска­зал: - при­мер­ная. Сквер­ная и при­мер­ная зву­чат очень сход­но, да не­ред­ко они и оз­на­ча­ют од­но и то же.

    И с эти­ми сло­ва­ми она шлеп­ну­лась в грязь.

    - Здесь не очень удоб­но, - за­ме­ти­ла она, - но, без сом­не­ния, это ка­кой-ни­будь мод­ный ку­рорт, и ме­ня отп­ра­ви­ли сю­да для вос­ста­нов­ле­ния здо­ровья. Мои нер­вы дей­ст­ви­тельно очень рас­ша­та­ны, и я нуж­да­юсь в по­кое.

    Тут к ней подп­лы­ла не­большая Ля­гуш­ка с яр­ки­ми, как ал­ма­зы, гла­за­ми и в зе­ле­ном крап­ча­том платье.

    - А, но­венькая! - ска­за­ла Ля­гуш­ка. - Ну что ж, в кон­це кон­цов ни­че­го нет луч­ше гря­зи. Мне бы только дожд­ли­вая по­го­да и лу­жа, и я со­вер­шен­но счаст­ли­ва. Как вы ду­ма­ете, бу­дет се­год­ня к ве­че­ру дож­дик? Я очень на­де­юсь на это, но не­бо го­лу­бое и бе­зоб­лач­ное. Ка­кая жа­лость!

    - Гм, гм, - ска­за­ла Ра­ке­та и за­каш­ля­лась.

    - Какой у вас вос­хи­ти­тельный го­лос! - вскри­ча­ла Ля­гуш­ка. - По­ло­жи­тельно, он страш­но по­хож на ква­канье, а ква­канье, ра­зу­ме­ет­ся, луч­шая му­зы­ка в ми­ре. Вы ус­лы­ши­те се­год­ня ве­че­ром на­шу пев­чес­кую ка­пел­лу. Мы уса­жи­ва­ем­ся в ста­ром пру­ду, что сей­час за до­мом фер­ме­ра, и, как только всхо­дит лу­на, мы на­чи­на­ем. Это так ув­ле­ка­тельно, что ник­то в до­ме не спит и слу­ша­ют нас. Да вот, не да­лее, как вче­ра, я слы­ша­ла, как же­на фер­ме­ра го­во­ри­ла сво­ей ма­ма­ше, что она це­лую ночь не мог­ла сомк­нуть глаз из-за нас. Чрез­вы­чай­но от­рад­но ви­деть се­бя та­ки­ми по­пу­ляр­ны­ми.

    - Гм, гм, - сер­ди­то фырк­ну­ла Ра­ке­та, очень не­до­вольная тем, что ей не уда­ва­лось вста­вить ни сло­ва.

    - Право же, вос­хи­ти­тельный го­лос! - про­дол­жа­ла Ля­гуш­ка. - На­де­юсь, вы заг­ля­не­те к нам ту­да, на ути­ный пруд... Од­на­ко на­до мне пой­ти по­ис­кать сво­их до­че­рей. У ме­ня шесть пре­лест­ных до­чу­рок, и я так бо­юсь, как бы он не по­па­лись на зу­бок Щу­ке. Это нас­то­ящее чу­до­ви­ще, и оно не за­ду­ма­ет­ся по­завт­ра­кать ими. Ну, про­щай­те. Смею вас уве­рить, раз­го­вор с ва­ми был для ме­ня очень при­ятен.

    - Действительно, раз­го­вор! - ска­за­ла Ра­ке­та. - Вы все вре­мя го­во­ри­ли од­на. Что уж это за раз­го­вор!

    - Кому-нибудь на­до же слу­шать, - воз­ра­зи­ла Ля­гуш­ка, - а го­во­рить я люб­лю са­ма. Это сбе­ре­га­ет вре­мя и пре­дотв­ра­ща­ет вся­кие спо­ры.

    - Но спо­ры мне нра­вят­ся, - ска­за­ла Ра­ке­та.

    - Надеюсь, вы шу­ти­те? - лю­без­но ска­за­ла Ля­гуш­ка. - Спо­ры чрез­вы­чай­но вульгар­ны, и в хо­ро­шем об­щест­ве все бы­ва­ют всег­да од­но­го и то­го же мне­ния. Ну, еще раз про­щай­те. Я уж из­да­ли ви­жу мо­их до­че­рей.

    И Ля­гуш­ка поп­лы­ла дальше.

    - Вы пре­неп­ри­ят­ная осо­ба, - ска­за­ла Ра­ке­та, - и очень дур­но вос­пи­та­ны. Вы спо­соб­ны рас­сер­дить ко­го угод­но. Не­на­ви­жу лю­дей, ко­то­рые, как вы, го­во­рят только о се­бе, ког­да дру­гой хо­чет го­во­ри­те о се­бе, как я, нап­ри­мер. Я это на­зы­ваю эго­из­мом, а эго­изм - преп­ро­тив­ная вещь, в осо­бен­нос­ти для осо­бы с мо­им тем­пе­ра­мен­том, по­то­му что я ведь из­вест­на сво­ей от­зыв­чи­востью. Бра­ли бы вы при­мер с ме­ня - луч­ше­го об­раз­ца для под­ра­жа­ния вы не най­де­те. И те­перь, ког­да вам предс­та­вил­ся слу­чай, вам не ме­ша­ло бы им вос­пользо­ваться, по­то­му что я ведь не­мед­лен­но вер­нусь ко дво­ру. При дво­ре ме­ня очень лю­бят; не да­лее, как вче­ра, в мою честь по­вен­ча­ли Прин­ца с Прин­цес­сой. Ра­зу­ме­ет­ся, вам об этом ни­че­го не из­вест­но, по­то­му что вы про­вин­ци­ал­ка.

    - Напрасно вы с нею раз­го­ва­ри­ва­ете, - ска­за­ла Стре­ко­за, си­дев­шая на сул­та­не большо­го ко­рич­не­во­го ка­мы­ша, - со­вер­шен­но нап­рас­но, ее уже нет здесь.

    - Так что ж? От это­го те­ря­ет только она, а не я. Не пе­рес­та­ну же я раз­го­ва­ри­вать с ней из-за то­го только, что она не об­ра­ща­ет на ме­ня вни­ма­ния. Я люб­лю се­бя слу­шать са­ма. Это дос­тав­ля­ет мне ве­ли­чай­шее удо­вольствие. Я час­то ве­ду дол­гие раз­го­во­ры са­ма с со­бою и го­во­рю та­кие ум­ные ве­щи, что иной раз са­ма не по­ни­маю, что я та­кое го­во­рю.

    - В та­ком слу­чае вам на­до чи­тать лек­ции по фи­ло­со­фии, - ска­за­ла Стре­ко­за и, расп­ра­вив хо­ро­шенькие проз­рач­ные кры­лыш­ки, взви­лась в под­не­бесье.

    - Как это уди­ви­тельно глу­по, что она не ос­та­лась здесь! - ска­за­ла Ра­ке­та. - Уж, ко­неч­но, ей не час­то предс­тав­ля­ют­ся та­кие слу­чаи раз­вить свой ум и че­му-ни­будь на­учиться. Ну, да пусть ее, мне все рав­но. Я убеж­де­на, что моя ге­ни­альность ког­да-ни­будь бу­дет оце­не­на.

    И она увяз­ла еще глуб­же в гря­зи.

    Немного по­го­дя к ней подп­лы­ла большая бе­лая Ут­ка. У нее бы­ли жел­тые но­ги с пе­ре­пон­ка­ми меж­ду пальца­ми, и она по­чи­та­лась кра­са­ви­цей за то, что по­ход­ка у нее бы­ла с пе­ре­вальцем.

    - Ква, ква, ква! - ска­за­ла Ут­ка. - Что за смеш­ная фи­гу­ра! Мож­но уз­нать, вы та­кой ро­ди­лись, или же это ре­зультат нес­част­но­го слу­чая?

    - Вот сра­зу вид­но, что вы всю жизнь бы­ли в про­вин­ции, - от­ве­ти­ла Ра­ке­та, не то вы бы зна­ли, кто я и что я. Впро­чем, я го­то­ва из­ви­нить ва­ше не­ве­жест­во. Несп­ра­вед­ли­во бы­ло бы тре­бо­вать от дру­гих, чтоб они бы­ли так же за­ме­ча­тельны, как и мы са­ми. Вы, без сом­не­ния, очень изу­ми­тесь, уз­нав­ши, что я мо­гу взле­тать вы­со­ко, к са­мо­му не­бу, и рас­сы­паться зо­ло­тым дож­дем, спус­ка­ясь об­рат­но.

    - Ну, по-мо­ему, это не ве­ли­ка важ­ность, - ска­за­ла Ут­ка, - я, по край­ней ме­ре, не ви­жу в том про­ку ни для ко­го. Вот, ес­ли бы вы уме­ли вспа­хать по­ле, как бык, или вез­ти те­ле­гу, как ло­шадь, или сто­ро­жить овец, как ов­чар­ка, - это че­го-ни­будь да сто­ило бы.

    - Моя ми­лая! - над­мен­но ска­за­ла Ра­ке­та, - я ви­жу, что вы из низ­ко­го зва­ния. Осо­бы мо­его по­ло­же­ния ни­ког­да не бы­ва­ют по­лез­ны­ми. Мы об­ла­да­ем кое-ка­ки­ми та­лан­та­ми, и это бо­лее чем дос­та­точ­но. Я лич­но не со­чувст­вую ни­ка­ко­му ви­ду тру­да и ме­нее все­го тем ви­дам тру­да, ко­то­рые вы, по-ви­ди­мо­му, ре­ко­мен­ду­ете. Я всег­да бы­ла то­го мне­ния, что тя­же­лая ра­бо­та прос­то-нап­рос­то при­бе­жи­ще для лю­дей, ко­то­рым не­че­го де­лать.

    - Ну уж, лад­но, лад­но, - ска­за­ла Ут­ка, ко­то­рая бы­ла очень ми­ро­лю­би­во­го нра­ва и ни­ког­да ни с кем не всту­па­ла в пре­пи­ра­тельство, - вку­сы бы­ва­ют раз­лич­ные. Во вся­ком слу­чае, на­де­юсь, что вы по­се­ли­тесь здесь на­дол­го.

    - О, из­ба­ви Бо­же! - вскри­ча­ла Ра­ке­та. - Я здесь только в гос­тях, я здесь по­чет­ный гость. По прав­де го­во­ря, я на­хо­жу, что здесь до­вольно скуч­но. Ни об­щест­ва, ни оди­но­чест­ва, - впро­чем, так это всег­да и бы­ва­ет на ок­ра­инах го­ро­да. Я, по всей ве­ро­ят­нос­ти, вер­нусь ко дво­ру, ибо знаю, что мне суж­де­но про­из­вес­ти сен­са­цию в ми­ре.

    - Я ког­да-то то­же по­ду­мы­ва­ла за­няться об­щест­вен­ны­ми де­ла­ми, - за­ме­ти­ла Ут­ка. - На све­те очень мно­го та­ко­го, что сле­до­ва­ло бы из­ме­нить, исп­ра­вить. Я да­же не­дав­но пред­се­да­тельство­ва­ла на од­ном ми­тин­ге, и мы вы­нес­ли ряд ре­зо­лю­ций, осуж­да­ющих все то, что нам не нра­вит­ся. Но, по-ви­ди­мо­му, большо­го эф­фек­та они не про­из­ве­ли. Те­перь я ин­те­ре­су­юсь больше до­маш­ней жизнью и пос­вя­ти­ла се­бя за­бо­там о сво­ем се­мей­ст­ве.

    - А я соз­да­на для об­щест­вен­ной жиз­ни, - ска­за­ла Ра­ке­та, - как и все мои ро­ди­чи, да­же са­мые скром­ные. Всю­ду, где бы мы ни по­яви­лись, мы прив­ле­ка­ем об­щее вни­ма­ние. Са­ма я по­ка еще не выс­ту­па­ла пуб­лич­но, но, ког­да выс­туп­лю, это бу­дет ве­ли­ко­леп­ное зре­ли­ще. А до­маш­няя жизнь быст­ро ста­рит и отв­ле­ка­ет ум от бо­лее воз­вы­шен­но­го.

    - Ах, воз­вы­шен­ные стрем­ле­ния, как они прек­рас­ны! - воск­лик­ну­ла Ут­ка. Кста­ти, это на­пом­ни­ло мне, что я ведь страш­но го­лод­на.

    И она поп­лы­ла вниз по те­че­ние, пов­то­ряя:

    - Ква, ква, квак.

    - Вернитесь, вер­ни­тесь! - за­виз­жа­ла Ра­ке­та. - Mне на­до еще мно­гое вам рас­ска­зать. - Но Ут­ка не об­ра­ти­ла вни­ма­ния на ее зов. - Я ра­да, что она уш­ла, - ска­за­ла тог­да Ра­ке­та - у нее по­ло­жи­тельно ме­щанс­кая на­ту­ра.

    И еще глуб­же она пог­ру­зи­лась в грязь, раз­мыш­ляя об оди­но­чест­ве, на ко­то­рое всег­да бы­ва­ет об­ре­чен ге­ний, как вдруг на бе­ре­гу ка­на­вы по­яви­лись два Мальчу­га­на в бе­лых ру­баш­ках, с ко­тел­ком и не­большой охап­кой хво­рос­та в ру­ках.

    "Это, долж­но быть, де­пу­та­ция", - ска­за­ла се­бе Ра­ке­та и пос­та­ра­лась при­нять важ­ный вид.

    - Сюда! - крик­нул один из Мальчи­ков. - Пог­ля­ди­те-ка на эту ста­рую пал­ку. И как только она по­па­ла сю­да?

    И он вы­та­щил Ра­ке­ту из ка­на­вы.

    - Старая пал­ка, - пов­то­ри­ла Ра­ке­та. - Не мо­жет быть! Он, ве­ро­ят­но, хо­тел ска­зать: зо­ло­тая пал­ка. Что ж! Зо­ло­тая пал­ка - это ведь очень лест­но. Долж­но быть, он при­ни­ма­ет ме­ня за ко­го-ни­будь из прид­вор­ных.

    - Давай бро­сим ее в ого­не, - ска­зал дру­гой Мальчик, - все же ско­рее вски­пит ко­те­лок. Они сло­жи­ли вмес­те соб­ран­ный хво­рост, по­ло­жи­ли свер­ху Ра­ке­ту и по­дожг­ли.

    - Это ве­ли­ко­леп­но! - воск­ли­ца­ла Ра­ке­та. - Они хо­тят пус­тить ме­ня сре­ди бе­ло­го дня, что­бы всем бы­ло вид­но.

    - А те­перь да­вай ля­жем спать, - ре­ши­ли Мальчу­га­ны, - к то­му вре­ме­ни, как мы прос­нем­ся, и во­да в ко­тел­ке за­ки­пит.

    И они улег­лись на тра­ву и зак­ры­ли гла­за. Ра­ке­та сильно от­сы­ре­ла, так что за­го­ре­лась не ско­ро. Но в кон­це кон­цов ого­не ох­ва­тил и ее.

    - Сейчас я по­ле­чу! - вскри­ча­ла она и сра­зу вы­тя­ну­лась в струн­ку. - Я знаю, что я взле­чу вы­ше звезд, мно­го вы­ше лу­ны, мно­го вы­ше са­мо­го солн­ца. Я за­ле­чу так вы­со­ко, что...

    - Фзз... фзз... фзз... - И она взви­лась в под­не­бесье.

    - Восхитительно! - вскри­ча­ла она. - Я бу­ду ле­тать так без кон­ца. Ка­кой ог­ром­ный ус­пех!

    Но ник­то не ви­дал ее. За­тем во всем те­ле она на­ча­ла ис­пы­ты­вать стран­ное ка­кое-то ще­ко­та­ние.

    - Теперь я взор­вусь! - воск­лик­ну­ла она. - Я по­дож­гу весь мир и на­де­лаю столько шу­му, что це­лый год у всех только и бу­дет ре­чи, что обо мне.

    И она дей­ст­ви­тельно взор­ва­лась. Банг! Банг! Банг! - зат­ре­щал по­рох. В этом не бы­ло ни­ка­ко­го сом­не­ния.

    Но ник­то ни­че­го не слы­хал, да­же два Мальчу­га­на, так как они креп­ко спа­ли.

    А за­тем от Ра­ке­ты ос­та­лась все­го только пал­ка, ко­то­рая упа­ла на спи­ну Гу­сю, про­гу­ли­вав­ше­му­ся воз­ле ка­на­вы.

    - Господи Бо­же! - воск­лик­нул Гусь. - Что же это та­кое? Па­лоч­ный дождь?

    И пос­ко­рее он бро­сил­ся в во­ду.

    - Я зна­ла, что про­из­ве­ду ог­ром­ную сен­са­цию, - про­ши­пе­ла Ра­ке­та - и по­тух­ла.